Лезть под землю ужасно не хотелось, но другого способа добраться до лагеря Ори придумать не мог. Он затаил дыхание и, крепко вцепившись в камень, опустил в расщелину правую ногу. Несколько секунд нога просто висела в холодной пустоте, потом пальцы наткнулись на твердый уступ. Мальчик заставил себя ослабить хватку и еще немного пододвинулся к трещине. От напряжения и страха движения его стали резкими и неуклюжими — задетый им камень с громким стуком свалился в провал и отчетливо зацокал там, отскакивая от стен и скатываясь все ниже. Ори неподвижно распластался на краю трещины, уверенный в том, что сейчас сюда сбегутся все караульные лагеря. Однако шума, по всей видимости, никто не услышал — во всяком случае, ни одна из фигур, сидящих у догоравших костров, даже не шевельнулась.
Проклиная себя за неосторожность, мальчик продолжил спуск в трещину. Уступ, на который он рискнул наконец встать, располагался в двух локтях от поверхности земли и казался вполне надежным, но Ори так и не сумел заставить себя разжать пальцы, вцепившиеся в край расщелины. Мелко переступая ногами и низко наклонив голову, он пробирался вперед, время от времени воровато выглядывая наружу и присматриваясь к игре теней вокруг ближайшего костра. Внезапно он остановился, будто натолкнувшись грудью на невидимый скальный выступ, — ему показалось, что темная груда, сваленная у входа в одну из палаток, пошевелилась и издала слабый стон. Ори замер, весь обратившись в слух, но стон больше не повторился. На всякий случай мальчик прикинул, сможет ли он подползти к подозрительной груде, чтобы разглядеть ее поближе. Трещина, по которой он полз, заворачивала влево, змеясь по краю лагеря. Чтобы добраться до того места, откуда вроде бы раздавались стоны, ему придется вылезать на поверхность и ползти по освещенной лучами Ианны пустынной местности тридцать, а то и все сорок локтей. Вот обидно будет, если окажется, что это просто куча тряпья… А если там и вправду хозяин?
Он не успел решить, как ему следует поступать дальше. Сильные пальцы вцепились ему в щиколотки и резко дернули вниз. Ноги Ори сорвались с уступа, он рванулся, ударившись головой о твердый и острый камень, и на мгновение перестал что-либо понимать. Он попытался лягнуть невидимого противника ногой — руками он отчаянно цеплялся за края трещины, — но удары увязали, как в тесте, со странным хлюпающим звуком. Потом Ори почувствовал, как его пальцы отрываются от каменного гребня и, обдирая в кровь ногти, скользят по каменным стенкам расщелины. Тогда он наконец закричал, но стоило ему только набрать в легкие воздуха, как тяжелая горячая туша прижала его к скале, лишая возможности двигаться и запихивая в рот какую-то противную, пахнущую выдохшимися благовониями ветошь. Мальчик лихорадочно пытался почувствовать присутствие силы, но она — уже во второй раз за последние сутки — отвернулась от него. Пропал, подумал он обреченно, стараясь укусить противника за толстую безволосую руку, сейчас долбанут каменюкой по голове и сожрут — это в лучшем случае… Что произойдет в худшем, даже и помыслить казалось страшно. Он сжал челюсти, но безволосая рука тут же дернулась и со всего размаху врезала ему по зубам.
— Тихо, щенок, — яростно прошипел ему в самое ухо чей-то знакомый голос, — лежи тихо и не вздумай кусаться! Дернешься или крикнешь — придавлю, как кутенка!
Несмотря на угрожающие интонации, голос, несомненно, принадлежал женщине. Ори потребовалось десять секунд, чтобы понять, откуда он знает эту женщину.
И много, много часов, чтобы смириться с тем, что она ему рассказала.
6. Нина
С высоты тридцати локтей арена казалась залитой темной кровью — камень, которым ее мостили, так и назывался «кровяник». Никакого песка, только металл и отшлифованные гладкие плиты. Позеленевшие от времени бронзовые арки обрамляли черные глотки туннелей, уводящие в недра горы. Три арки, три туннеля, отверстие каждого забрано толстой дубовой решеткой. И обитая кованой медью дверь в противоположной стене, достаточно широкая, чтобы двое рослых мужчин прошли в нее плечом к плечу, не задевая головой о притолоку.
Когда-то Нина уже видела эту арену. Маленькая девочка сидела тогда на коленях у отца и, замирая от ужаса, смотрела, как выползшие из туннелей огромные белые змеи сжимают в своих объятиях самых сильных и смелых юношей Восточного Предела. Отец объяснил ей, что юноши вызвались сойти на арену сами — в надежде, что им удастся одолеть чудовищ и положить конец унизительным и страшным жертвоприношениям. Эглы позволили им взять с собой лучшее оружие, нашедшееся в деревнях их родного края, — длинные копья, усаженные обсидиановыми иглами дубины и даже древние, принадлежавшие еще приплывшим из далеких земель предкам, мечи и кинжалы. Копья сломались о белую чешую, разлетелись на куски обсидиановые палицы, под леденящим взглядом подземных гадов выпали из рук героев старинные мечи. Змеи обвили юношей своими кольцами, и в тишине, внезапно повисшей над ареной, раздался отчетливый треск ломающихся костей. А потом медленно поднялись решетки, и чудовища, не торопясь, уползли во мрак туннелей, унося с собой обездвиженную, но живую добычу…
Мы сидели вон там, неожиданно вспомнила Нина, глядя на расположенную двумя ярусами ниже скамью с выщербленным краем. Сейчас на скамье восседал какой-то надутый пузан, окруженный толпой женщин и слуг. Наверняка бывший деревенский староста, разбогатевший на торговле детьми, с неприязнью подумала Нина. Отец рассказывал, что еще застал времена, когда выродков, тайком продававших детей эглам, живьем закапывали в землю. С тех пор все как-то незаметно переменилось, и теперь богатство, нажитое на крови и страхе своих сородичей, уже не считалось чем-то постыдным…
Она машинально поправила закрывавший половину лица черный платок-хаджус. Народу в рядах, ярусами окружавших арену, толпилось множество — жители предгорий, обитатели болотного края, бродяги и разбойники вроде тех, кто захватил в плен ее Тигра… Могли среди них затесаться и люди из маленькой деревушки, которую Нина покинула шесть лет назад. Хоть она и изменилась с тех пор, но недобрый глаз всегда острее, чем ожидаешь. Потому, устав спорить с безумным мальчишкой, она переоделась в черное и закрасила темно-коричневой краской глаза, приняв облик прячущей лицо вдовы.
Мальчишка настаивал, что им во что бы то ни стало нужно увидеть последний бой его господина, и не хотел слышать никаких возражений. С той самой ночи, когда ему каким-то чудом удалось освободиться из клетки и, что еще поразительнее, остаться в живых после встречи с эглом, он постоянно брал над ней верх. В нем чувствовался несгибаемый дух, почти одержимость, странным образом подчинявшая себе худое и тщедушное детское тело. Если вначале Нина считала мальчишку простым рабом Тигра, чем-то вроде верной собаки, то теперь видела, что он был надежным и умным товарищем. Тогда, ночью, он верно вычислил палатку, рядом с которой лежал связанный Тигр. Нина, весь день скрытно следовавшая за отрядом, наблюдала за палаткой из своего укрытия с самого заката, изнывая от бессилия и тоски. Пленника караулили двое разбойников, молодые парни, отвлечь которых было бы совсем несложно, умей Нина отвлекать и распутывать веревки одновременно. Тут-то и свалился ей на голову мальчишка — она даже подумала, что боги вняли наконец ее молитвам и решили помочь спасти Тигра. Но боги, как часто с ними случается, ограничились злобной шуткой: пока она, торопясь, объясняла пареньку, что он должен делать, в лагере поднялась тревога. Загорелись факелы, послышались отрывистые возгласы, тяжело забегали, гремя оружием и доспехами, переполошившиеся воины. Громче всего кричали у ямы, где спали дикие, и Нина поначалу решила, что переполох был вызван исчезновением Ори. (Позже выяснилось, что она ошиблась — причиной паники стал мертвый подземник, обнаруженный у пустой клетки очнувшимися караульными.) Связанного Тигра окружили озлобленные, невыспавшиеся громилы; в неверном свете факелов тускло заблестели ножи. Похоже было, что разбойники ожидают нападения из темноты, окружавшей лагерь, и готовятся дать врагу отпор.